Невиновная 1 сезон смотреть онлайн - Lordfilm

Елена сидела на старом стуле в своей крохотной съёмной комнате, глядя на трещину в стене, которая, как паутина, расползалась от угла к потолку. Ещё недавно её жизнь была похожа на тихую мелодию, что звучала в их уютной квартире: Андрей напевал что-то своё, пока готовил ужин, Вика, уткнувшись в её плечо, шептала, что мама пахнет "как тёплый хлеб", а Елена, вернувшись с работы, снимала усталость дня, рассказывая им про своих клиентов. Её руки — её сокровище, мягкие, но сильные — умели не только разминать натруженные плечи, но и гладить дочку по голове так, что та засыпала с улыбкой. Елена всегда мечтала о своём уголке, где могла бы творить: маленький массажный кабинет с деревянными полками, ароматом трав и музыкой, которую она сама бы выбирала. И Андрей, её Андрей, с его тёплыми глазами и привычкой обнимать её сзади, сделал эту мечту реальной. "Лен, я нашёл тебе место, — сказал он однажды, сияя, как мальчишка. — Зоя помогла, всё идеально". Елена тогда чуть не задохнулась от радости, бросилась к нему, а Вика скакала вокруг, крича: "Мама будет королевой массажа!"

Но эта радость оказалась хрупкой, как стекло. Елена до сих пор помнила тот день, когда всё разлетелось вдребезги. Она стояла в своём кабинете, протирала стол, напевая под нос, когда дверь с грохотом распахнулась. "Руки вверх! Обыск!" — крикнул кто-то, и она замерла, держа в руках бутылку масла с ромашкой. Полицейские перевернули всё вверх дном, а потом один из них, с кривой ухмылкой, вытащил из-под дивана свёрток. "Твоё?" — спросил он, хотя ответа не ждал. Елена пыталась объяснить, что она не знает, откуда это, что она вообще не курит, не то что наркотики, но её голос дрожал, а в горле стоял ком. Она посмотрела на Зою, которая стояла в дверях, бледная, как мел, но подруга только опустила глаза. Андрей приехал позже, обнял её, шепнул: "Мы разберёмся", но в его голосе было что-то чужое. А потом суд — холодный зал, чужие лица, слова прокурора, что резали, как ножи. Елена сидела, сжимая ладони, и ждала, что Андрей скажет хоть что-то в её защиту. Но он молчал. А потом её увели.

Тюрьма была как бесконечная зима. Елена научилась не плакать на людях, когда соседки по камере начинали свои крикливые разборки, и не отвечать на колкости надзирательниц, которые называли её "массажисткой с сюрпризом". Ночами она лежала, глядя в серый потолок, и вспоминала, как Вика однажды нарисовала ей цветок — кривой, но такой родной — и сказала: "Это ты, мам". Эти воспоминания держали её, как якорь, когда хотелось выть от одиночества. Она считала дни, мечтала, как выйдет, обнимет дочку, спросит у Андрея, почему он бросил её. Но когда срок сократили, и она, наконец, вдохнула воздух свободы, её ждал новый удар. Дома никого не было. Квартира — пустая, как выгоревшее поле: ни Викиных игрушек, ни Андреевых рубашек, только старый чайник с вмятиной на боку. Елена упала на колени, прижимая к груди найденную под диваном заколку дочки, и закричала так, что голос сорвался.

Теперь её дни превратились в бесконечный поиск. Она обзванивала всех, кого знала, ходила по старым адресам, но люди либо отмалчивались, либо пожимали плечами. Зоя, которая когда-то клялась, что всегда будет рядом, теперь мямлила: "Лен, я не в курсе, он просто уехал". Елена чувствовала, как внутри закипает что-то горячее и горькое. А ещё был Олег Коломыйцев — инспектор по УДО, который смотрел на неё, как на старую газету, что валяется под ногами. Худой, с пропахшим табаком пиджаком и голосом, будто ржавый гвоздь, он приходил к ней с вопросами: "Где была? С кем говорила?" Елена ненавидела его — его холодные глаза, его манеру цокать языком, когда она отвечала. Он не верил ей, это было видно, и однажды прямо сказал: "Докажи, что чиста, или вернёшься туда, откуда вышла". Она сжала кулаки, но промолчала. А потом решилась: "Моя дочь пропала. Помогите мне её найти". Олег выдохнул дым и буркнул: "Если не врёшь — помогу. Но шаг в сторону — и тебе конец".

Это "помогу" стало её маяком. Елена начала рассказывать — про Андрея, который был её первой любовью ещё со школы, про Зою, которая всегда была рядом, про тот день, когда её жизнь украли. Она говорила, а слёзы катились сами, но она не вытирала их, потому что хотела, чтобы он увидел её боль. Олег слушал, хмурился, а потом бросил: "Копай мужа. Слишком уж тихо он слинял". Елена задохнулась. Андрей? Её Андрей, который катал Вику на плечах и смеялся, когда она путала слова? Но чем больше она думала, тем больше замечала: его странные звонки по ночам, его "долги", про которые он отмахивался. А Зоя? Она вдруг стала появляться реже, а недавно Елена видела её в кафе — с новым телефоном и маникюром, который стоил больше, чем Зоя зарабатывала за месяц.

Они с Олегом начали рыться в прошлом. Он, хоть и ворчал, что "ты мне не Шерлок", оказался цепким — находил людей, вытягивал из них слова, которые те не хотели говорить. Елена же вспоминала всё: как Андрей однажды пришёл домой с синяком под глазом, как Зоя слишком уж хвалила тот кабинет. Однажды, сидя в своей комнате, она перебирала старые письма и нашла открытку от Андрея — "Лен, ты моё всё". А под ней — клочок бумаги с номером телефона. Елена вспомнила сериал Невиновная, где героиня нашла правду в старой коробке, и набрала этот номер. Голос на том конце замер, а потом бросил трубку. Но Олег, выслушав её, кивнул: "Пробьём".

Через неделю они нашли Андрея. Он жил в деревне, в доме с покосившимся забором. Когда Елена вошла, её ноги подкосились — Вика сидела на ковре, рисуя карандашами, и, увидев её, бросилась с криком: "Мамочка!" Елена обняла её, вдыхая запах её волос, и плакала, пока не заболело горло. Андрей стоял у окна, бормоча: "Лен, я не хотел, меня заставили". Заставили? Кто? Те, кому он задолжал? Те, кто подкинул наркотики? Олег, глядя на них, только сплюнул: "Разбирайтесь сами. Но дочь держи крепче".

Елена не знала, что делать с Андреем — ненавидеть или понять. Но Вика была рядом, и это перекрывало всё. Олег, уходя, бросил: "Живи теперь по-новому. Ради неё". И она кивнула. Ради Вики она готова была пройти через ад, простить непрощаемое, довериться даже тому, кого считала врагом. Впервые за годы она заснула с лёгким сердцем, слушая, как дочка сопит во сне. Может, это и был её шанс — не просто выжить, а жить.